"Это все придумал Черчилль в восемнадцатом году!" Точнее Джеймс Джастин Мориер.

Крупный дипломат и замечательный писатель, этакий Астольф де Кюстин для Персии, при том что его взгляд была намного мягче и оптимистичнее чем у того же Мирзы Фатали Ахундова. Его "Похождения Хаджи-Бабы из Исфагана" вышедшие в Лондоне в 1824 году были запрещены к изданию в Персии вплоть до 1951 года, тем не менее активно распространялись тамошним самиздатом. Причем местными диссидентами и вольнодумцами авторство приписывалось ряду местных писателей и просветителей - Мориер не зря ел свой хлеб посланника и прекрасно изучил страну пребывания за семь отпущенных дипломатической службой лет.

" - Франки толкуют о каких-то гражданских добродетелях, любви к отечеству, заботливости о благе общем, – молвил везир далее, – у нас этого никто не понимает. Это должны быть особенные западные аллегории. Какое нам дело до отечества или до общего блага? У нас отечество там, где живут мусульмане. Оно может разделяться на тысячу политических отечеств, владычество над которыми, по словам самого закона, принадлежит сильнейшему. Так, мы теперь имеем Персию, составленную из многих областей, когда-то бывших независимыми: ею управляют победители туркменского происхождения. Через год они могут быть побеждены турками, англичанами, курдами или русскими, и политическое отечество наше пропало. Но, и без того, пусть шах умрёт сегодня, то аллах ведает, что завтра будет с Персиею! Сыновья его разнесут её по всем концам свету, и опять не будет Персии. Умру я, шах похитит моё наследство; умрёт мой сын, имение его перейдёт в казну того, кто низвергнет шаха или его сына. Какое ж тут отечество? О каком общем благе можно помышлять в государстве, где большая часть жителей с нетерпением выжидает нового покорителя, полагая, что при нём будет лучше, потому что хуже уж быть нельзя? Поэтому когда мы спорим с франками о позволении им посещать наши гавани или разъезжать по нашим областям, то мы только торгуемся с ними о подарках. Мы не делаем им никаких уступок, потому что без уверенности, сохраним ли до завтра политическое наше существование, нам и уступать нечего. Выторговав у нас за безделицу важную для себя выгоду, они радуются и приписывают это своему искусству или нашему невежеству. Пусть себе радуются: я знаю только то, что шах и я, и мы все, надуваем их порядком, предоставляя им права и преимущества, в исполнении которых никто из нас не может ручаться сроком до сегодняшнего вечера."